Государственный архив Челябинской области хранит более 35 тысяч следственных дел, объединенных статьей 58 — обвинением в контрреволюционной деятельности. Каждое дело, некогда секретное, завершается справкой о посмертной реабилитации: «Постановление тройки УНКВД — отменить, дело прекратить за отсутствием состава преступления». Эти документы раскрывают трагические судьбы и хранят тайну Золотой горы — места массовых захоронений жертв репрессий.

Евдокия Петровна Ненаженко, 96-летняя дочь кондитера Петра Михайловича Баландина, вспоминает арест отца, произошедший в декабре 1937 года, всего через полтора месяца после награды как лучшего работника.

«Был очень добрый души человек, набожный, уважительный. Никого сроду не обидел, к детям ласковый был, внимательный был. Мы же очень долго не знали его конца. Это уже в 90-х годах ведь мы узнали, что его расстреляли», — с болью говорит она.

Обвинение в участии в «контрреволюционной организации сектантов-баптистов» стало для верующего человека смертным приговором. Трагедия коснулась многих семей.

«Массовые были аресты. И когда к нам постучали в два часа ночи, у нас была маленькая избушечка, очень маленькая, а нас шесть детей, дедушка, да мама с папой, девять человек жили. Как только зашел человек, ну все, все на ногах, все плакали. Пришел, значит, за папой. Безо всякого сопротивления пошел папа. Знаю, что только мама сказала: „Возьми хоть кусочек хлеба и бутылку молока с собой“», — вспоминает Евдокия Ненаженко.

Тайна Золотой горы, бывшего золотого прииска, закрытого в 1936 году, начала раскрываться в 1988 году благодаря записям Юрия Герасимова. В них он описывает обнаружение человеческих останков в старой старательской штольне:

«Уже на первых метрах почувствовал резкий запах аммиака. Дойдя до дна дудки, даже заколебался, не вернутся ли. Но пламя горело хорошо. Да и перед товарищами мне выглядеть трусом не хотелось. И вдруг пламя высветило что-то бесформенное и шевелящееся. Это был тупик, заваленный месивом из человеческих трупов. По-видимому, весь пятнадцатиметровый штрек был завален ими. Открыв шурф, мы допустили к ним воздух. И началось интенсивное разложение», — следует из его записей.

«Время уже было такое, что про репрессии говорили в открытую, и вот начали в 1989-м году эти раскопки», — добавил краевед Юрий Латышев.

Раскопки, начавшиеся в 1989 году, продолжили вручную после обнаружения черепов и фрагментов скелетов экскаватором на глубине двух метров, проливая свет на мрачную главу истории Челябинска.

Фотографии челябинского фотографа Дмитрия Графова, запечатлевшие ужасающую картину на «Золотой горе», облетели мир, став зримым свидетельством трагедии. Сам фотограф признался, что спуск в раскоп и ходьба среди костяков стали одними из самых тяжелых моментов в его карьере:

«Ощущения это сильно неприятные, как будто вот это всё зашевелилось», — вспоминает Графов.

Обнаруженные предметы — вставные челюсти, искусственный глаз, гильзы и емкости из-под спиртного — указывают на бесчеловечные расстрелы, совершавшиеся здесь же. Олег Вепрев, автор книги «Государственная безопасность: Три века на Южном Урале», ссылаясь на показания одного из чудом выживших членов расстрельной команды, сообщает, что в сутки здесь могли уничтожать до двухсот человек.

9 сентября 1989 года стали свидетелями перезахоронения останков 350 человек. На траурном митинге собрались правозащитники, академик Андрей Сахаров и Галина Старовойтова. Андрей Сахаров тогда произнес пронзительные слова:

«Земля открывает свои страшные тайны, и мы все не можем уже жить, не поклявшись, что больше такого не повторится. Что наша страна без сильной руки, без диктатора, только за счёт демократии, за счёт гуманности, за счёт верности закону навсегда избежит этого ужаса, этого террора», — архивная речь Андрея Сахарова.

С тех пор родственники жертв репрессий ежегодно собираются на «Золотой горе» в этот памятный день. Ведь судьбы жертв, словно вырванные из темного прошлого, поражаю.

Яков Будеско-Курбатов, расстрелянный в 1937 году по ложному обвинению в шпионаже, после почти 20 лет жизни в Харбине вернулся на родину. Его сын, Марат Будеско, долгие годы вынужден был скрывать семейную трагедию, что мешало его карьере, особенно при работе с секретными документами. Истину удалось узнать лишь в 1950-х, после реабилитации отца.

Елена Рохацевич, внучка Герасима Рохацевича, также долгие годы искала следы деда. Ей сообщили лишь о смерти от язвы желудка в ссылке. Реальная причина — участие в сфабрикованном НКВД деле о повстанческой офицерской организации, по которому было расстреляно 401 из 570 человек. Даже обыск в доме сопровождался подозрениями: выкройки для шитья принимали за «шпионские карты».

Обвинение в шпионаже было предъявлено, несмотря на то, что во время Гражданской войны Герасим Рохацевич был лишь мобилизован в армию Колчака и не участвовал в боевых действиях.

«Каждую ночь по городу разъезжала „черная воронка“ (автомобиль ГАЗ-М1, символ арестов НКВД), означая очередной арест», — вспоминает Елена рассказы своей бабушки.

Археологические работы на «Золотой горе», начавшиеся в 1990-х, были сопряжены с трудностями и прерваны из-за нехватки средств. Были перезахоронены останки из девяти саркофагов и около 700 фрагментов. Судмедэксперт Александр Власов, опираясь на математические расчеты, предполагает, что под землей могут покоиться около 500 тысяч человек. Краевед Олег Вепрев также подтверждает наличие костных останков на разных глубинах. Однако, существует и иная точка зрения среди историков, ставящая под сомнение, что все найденные останки являются жертвами сталинских репрессий, оставляя «Золотую гору» местом не только трагедии, но и неразгаданных тайн.

Замдиректора Исторического музея Южного Урала Александр Лымарев допускает, что на этой земле могли быть похоронены люди, умершие от болезней или в пути эвакуации. Однако судмедэксперт Александр Власов, изучив останки, склоняется к версии о политических репрессиях, указывая на наличие пулевых ранений, характерных для «Нагана». Он сомневается в возможности массового «выбрасывания» больницами такого количества тел.

Краевед Олег Вепрев, посвятивший свою жизнь исследованию сталинских репрессий, убежден, что «Золотая гора» стала местом захоронения жертв, привезенных со всей страны. Он выделяет ключевое отличие этого места от других известных расстрельных полигонов: тела были одеты, причем в зимнюю одежду, и имели при себе личные вещи, такие как кружки и ложки. Это, по его мнению, свидетельствует о том, что людей везли на расстрел под видом пересылки.

Репрессии на Южном Урале начались 30 июля 1937 года с приказа наркома госбезопасности Николая Ежова, установившего норму репрессировать 6 тысяч человек. Историк Николай Антипин отмечает, что многие регионы стремились перевыполнить эти «планы», и на Южном Урале было арестовано почти 36 тысяч человек. «Врагами народа» могли стать представители любых слоев общества, от бывших кулаков и священнослужителей до белогвардейцев и эсеров.

Олег Вепрев подчеркнул чудовищный объем работы следователей: 75 дел в день. Приговоры выносились тройками НКВД, в состав которых входили первые секретари обкомов, прокуроры и главы местных управлений НКВД. Начальник НКВД по Челябинской области Павел Чистов, по словам краеведа, призывал уничтожать по 200 «врагов» в день, показывая пример «чисто» исполнения смертных приговоров в затылок.

Массовые расстрелы на «Золотой горе», по данным краеведа Юрия Латышева, начались в сентябре 1937 года, достигнув пика в декабре-январе. Аресты и расстрелы происходили с поразительной скоростью: одного из репрессированных, Пашнина, арестовали 12 декабря, а расстреляли уже 22 января.

В разгар «большого террора» в Челябинске просто не хватало мест для расстрельных комнат. Арестованных свозили в барак № 18, где, по свидетельствам Олега Вепрева, в камеры, рассчитанные на 250 человек, сажали борцов и боксеров весом более 90 килограммов, чтобы сломить волю заключенных. О фабрикации дел и пытках писал и бывший начальник особого отдела НКВД Павел Куликов, который сам впоследствии оказался под арестом.

«Допрос арестованных в 11 отделе у капитана Дорошко всеми работниками производился с применением конвейерной системы, стоя. Начальнику, капитану Дорошко, этого издевательства казалось недостаточно, поэтому его уполномоченный из молодых работников Дубинин ставил на табуретку, с которой они, изнемогая от бессилия, падали и подписывали всё, что сфабриковал Дубинин», — свидетельствует его заявление.

Особо цинично звучат слова Павла Куликова о «работе по-честовски» — то есть плохо, неэффективно, в контексте массовых арестов. Его преемник, Федор Лапшин, будучи начальником управления НКВД по Челябинской области, признал применение физического насилия и фальсификацию протоколов. По делу «палача» Чистого, находившемуся под контролем Лаврентия Берии, было арестовано 250 сотрудников НКВД — самый высокий показатель в СССР.

И вот, спустя десятилетия, 35 тысяч дел. 35 тысяч судеб, сломленных одной статьей. Но каждое дело заканчивается той же справкой: «Реабилитирован посмертно».

Евдокия Ненаженко, пережив арест отца, войну и клеймо «дочери врага народа», дожила до 96 лет, сохраняя веру в труд и справедливость. В 1994 году ее признали пострадавшей от репрессий, а отца реабилитировали еще в 1955-м. Но память о тех страшных временах и нераскрытая тайна «Золотой горы» продолжают жить, напоминая о цене, которую заплатила страна за свою «контрреволюционную» борьбу.