63 года назад в закрытом городе Озерске, расположенном на Южном Урале, произошла первая в Советском Союзе радиационная авария. Взрыв на химкомбинате «Маяк» стал третьим по масштабам после Чернобыля и Фукусимы, оставив глубокий след в истории региона и судьбах его жителей. Этот фильм посвящен тем, кто больше всего пострадал от последствий взрыва в 1957 году — жителям деревень, оказавшихся в зоне Восточно-Уральского радиационного следа (ВУРС).

Елизавета Воробьева (Кузнецова), историк села Юго-Конево, вспоминает о трагических страницах истории своей семьи и односельчан:

«У нас практически 70% села было раскулачено. В том числе у меня дед и прадед. Держали 17 лошадей. По тем временам это на самом деле, когда у крестьянина одна лошадь, а тут 17 лошадей», — рассказывает историк.

Она рассказывает о традиционном укладе жизни, который был разрушен аварией: сельское хозяйство своё было, нанимались на озёра на лов, руду возили на заводы и глиняную посуду.

Дания Медведева (Фахрутдинова), также жительница Юго-Конево, с грустью вспоминает о прошлом:

«Мама вот такими караваями хлеб пекла. Ягоды, сколько хочешь кушай, кружками молоко своё парное, яйца, мясо свое. И в раз этого ничего не стало», — сетует местная жительница.

Доктор исторических наук Виталий Толстиков объясняет предысторию катастрофы:

«Производственное объединение „Маяк“ вступило в действие 19 июня 1948 года, работа реакторов порождало массу отходов», — поясняет Виталий Толстиков.

Проблема хранения высокоактивных отходов оказалась сложной и недооцененной.

«Большую проблему представляло хранение высокоактивных отходов. Эти емкости назывались даже банками вечного хранения. Считалось, что их можно хранить вечно. Но оказалось не так», — рассказывает Борис Ентяков, ветеран ПО «Маяк».

Он подробно описывает механизм аварии: в одной из банок отказал датчик контроля температуры, начался перегрев. При нагреве до температуры плюс 330 градусов по Цельсию произошел взрыв.

«Даже в газетах писали, что наблюдалось северное сияние. Это был выброс радиоактивной пыли. Ёмкость весом 160 тонн отбросило на 25 примерно метров взрывом», — добавил Борис Ентяков.

«Мы жили спокойно, ничего не подозревая. Но когда проверили дозиметрами, фон оказался очень высоким. Все излучало: посуда, постель, скот, продукты. Нам ничего не объясняли. Просто сказали: выселять», — вспоминает один из жителей Юго-Конево.

Эвакуация началась только 1 апреля 1958 года.

«Представьте, вы живете в своей квартире много лет, а к вам приходят и говорят: убирайтесь. Это как война. Мирная война, но война. Это страшно», — делится своими чувствами жительница села.

Дания Медведева (Фахрутдинова) до сих пор со слезами вспоминает утро эвакуации:

«Четыре утра. Мы спим. У ворот машина, два солдата заходят в дом. Мама плачет, не хочет нас будить. Нас одели, как могли, укрыли солдатским одеялом в грузовике и вывезли», — говорит она.

Трагедия коснулась каждого жителя. Местные рассказали, что Семья Глазыриных, старики под 80 лет, дошли до самоубийства. Они сказали, что никуда не поедут. Так они и умерли.

«Перед окошком начали рыть ров большущий. Мы, дети, радовались, думали, пруд будет. А потом туда весь скот закопали, корову Катьку, гусей, собаку Джека. Засыпали чем-то белым, порошком каким-то», — пояснила Дания Медведева (Фахрутдинова), бывшая жительница села Юго-Конево.

Дома сжигали, но радиоактивность уходила с дымом, отравляя землю.

«На промплощадке осело 18 миллионов кюри (единица измерения радиации), 2 миллиона кюри ветром понесло. Радиоактивный след прошел до Тюмени», — описывает масштабы катастрофы историк Виталий Толстиков, автор книги «Тайны Сороковки».

Жители Татарской Караболки, села, оказавшегося на границе радиоактивного следа, также столкнулись с последствиями аварии.

«Мы были на покосе и увидели черную тучу с искрами. На следующий день солдаты заставили зерно закопать. Сказали — негодное. Картошку тоже закапывали, рукавиц не давали. Из Челябинска приехала техника, выкопали ямы, сказали, что зерно наше негодное и что его нужно в эти ямы закопать. Ничего не объясняли», — вспоминает Гомил Махмутов, житель деревни Татарская Караболка.

Так, без объяснений, были уничтожены результаты труда сельчан, а земля отравлена на долгие годы. А пока соседнюю Русскую Караболку спешно переселяли, жители Татарской оставались жить на зараженной территории, получая противоречивые указания и сталкиваясь с последствиями радиационного воздействия.

Мансуфа Абдрахимова, жительница села, вспоминает о ликвидационных работах, в которых участвовали даже дети:

«Мы ездили убирать картошку, капусту, морковь. На тележках мужики таскали на траншеи, а потом закапывали. Через некоторое время только стало известно, что это зараженные продукты», — говорит жительница Татарской Караболки.

Судьба местных построек также отражает трагическую историю села. Кирпичи разобранной церкви в Русской Караболке использовали для строительства фермы в Татарской, которую вскоре пришлось закрыть из-за массового падежа скота. Светлана Абдрахимова утверждает, что видела документы, подтверждающие планы по переселению Татарской Караболки.

«Международный Красный Крест приезжал и обследовал людей. В организме обнаружили стронций и цезий. Но ничего не сдвинулось», — говорит она.

Доктор исторических наук Виталий Толстиков, автор книги «Тайны Сороковки», предполагает, что причиной отказа от переселения мог стать более низкий уровень радиации по сравнению с Русской Караболкой.

Однако Светлана Абдрахимова убеждена, что проблемы со здоровьем у жителей села, в том числе у ее родственников и детей, — прямое следствие радиационного воздействия.

«Стронций влияет на костную систему, а цезий — на сосудистую. Проблемы с сосудами у него, у его сестер, братьев. Я считаю, что это оттуда идёт», — говорит она.

Виталий Толстиков подтверждает, что жителям давали инструкции по безопасности, но их часто нарушали.

«Людям объясняли, чем пользоваться нельзя. Такая разъяснительная работа. Люди часто нарушали правила», — вспоминает он.

Доктор исторических наук Виталий Толстиков объясняет спешку в создании ядерного оружия сложной международной обстановкой:

«Опасность была основательная, шантаж со стороны США. Надо было защищать страну. Поэтому спешка, конечно, была. Тогда уделялось внимание главному производству. Отходы — это второстепенно», — рассказывает Виталий Толстиков.

Однако жители близлежащих деревень заплатили высокую цену за эту спешку. Государство обещало компенсации и помощь в переселении, но на практике все оказалось гораздо сложнее.

Например, Гомил Махмутов из Татарской Караболки безуспешно пытался добиться статуса ликвидатора:

«Мне сказали, что я имею право на статус. В соцзащите сказали, что это неправильное решение суда. Потом в областном суде сказали, что не хватает одного мотива. Так я и остался без статуса ликвидатора», — сетует он.

Другая жительница села сетует на мизерные выплаты:

«Я ликвидатор, получаю 2700 рублей. За то, что я потеряла свое здоровье. Это и на лекарства, и на дорогу, и на санаторий», — перечисляет она.

Жители потеряли свои дома и здоровье, но не теряют надежды на справедливость и достойную компенсацию за понесенные потери.

«Мы не можем больше вернуться в свои дома, поэтому для нас сейчас очень важно приезжать на те места, где выросли мы, были детьми», — говорят они.

В результате дальнейших исследований были разработаны технологии безопасного хранения радиоактивных отходов. Борис Ентяков, ветеран ПО «Маяк» и соавтор книги «Атомное сердце», поясняет:

«Сегодня лицензию получают только при условии хранения высокоактивных отходов в твёрдом состоянии. Уровень технического оснащения сегодня позволяет избежать подобных аварийных ситуаций», — заверил специалист.