Сегодня, 21 марта, отмечается Международный день кукольника. Многие привыкли думать, что театр кукол — это что-то для и про детей. В Челябинском театре кукол всего несколько постановок с цензом 16+, и у взрослого населения будто бы не сложилось с культурой наблюдения за марионетками — кажется, что наплыв в кукольный происходит только в дни «Соломенного жаворонка». К слову, в 2022 году на фестивале показали «Собаку Камень» — постановку челябинского автора Виктора Плотникова, привезенную из Екатеринбурга. Куклы колдуна видели и Америку, и Францию, и Швейцарию, вот только дома художник был выгнан из собственной мастерской в самом сердце города. При этом мастер остается в Челябинске и продолжает творить для театров по всей России. Почему и как — в интервью корреспонденту «Первого областного».
Фото: Марат Муллыев
— В первую очередь, конечно, интересно, как люди решают связать свою жизнь с театром кукол. Как Вы выбрали для себя такой путь: мечтали с детства или случайно?
— Пиноккио идет в школу, но попадает в театр — примерно так все и было. После окончания школы, и не имея никаких планов на жизнь, я совершенно случайно зашел в театр кукол города Кургана и предложил свои услуги. Меня тут же взяли в бутафорский цех, через несколько месяцев перевели в ученики к механику кукол. Так как я имел склонность к рисованию, то через какое-то время уже начал делать маленькие (очень плохие) спектакли. Но вскоре понял, что, не имея специального образования, надо или уходить из театра, или возвращаться в него мэтром. И через несколько лет работы в театре, попробовав практически все профессии, я поступил в ЛГИТМиК (институт сценических искусств в Санкт-Петербурге. — Прим. ред.) на кафедру театра кукол.
То есть в детстве спектаклей за занавеской не устраивал, кукол из лоскутов не шил, но очень много рисовал и вел одинокий мечтательный образ жизни. Когда случайно оказался в театре, то встретил много очень важных для меня людей — например Татьяну Алешину, композитора, автора музыки к «Балаганчику» и «Собаке Камень».
Фото: Виктор Плотников
— И уже тогда в области зарождались свои мировые звезды?
— Если окунуться в историю, то в 70—80–е годы был период так называемой уральской зоны: в это время творили театры Магнитогорска, Челябинска, Кургана, Томска, работали легендарные люди театра кукол — Вольховский, Хусид, Шрайман, Понизовский. Все эти люди рассказывали какую-то свою историю, пели свою песню. В то время я понял, что только театр кукол и никакой другой привлекает меня.
— Долгое время Вы занимались магическим театром «Белый козел». Как он родился?
— Этот проект — часть моей жизни. После того, как в 90-е я ушел из традиционного театра, я оказался нигде, в пустоте. Занимался всякой ерундой: компьютерной графикой, версткой книг, графическим дизайном. Но по вечерам и все свободное время делал на кухне кукол и декорации. Получились несколько спектаклей: «Кармен», «Балаганчик», «Женские песни», «Китовое дерево». В них мне помогали друзья и единомышленники, мы объездили весь мир. Потом я устал и закрыл проект. После я на долгие годы увлекся кинетическими скульптурами и работал над этой тематикой. Часть наработок потом опять вернулась в театр.
— Чем в работе кукольника Вам нравится заниматься больше — созданием кукол, декораций, режиссурой?
— Этот вопрос для меня из серии «что было раньше — курица или яйцо?». Для меня кинетические объекты и сам театр кукол — вещи неразделимые. В моей работе «Балаганчик» есть романс Пьеро, где по механическому движущемуся городу бродит марионетка из тряпочек на ниточках. Я управляю этим персонажем и пою романс. Можно ли разделить это на составляющие? Думаю, нет, это как живая и мертвая вода. И только вместе они порождают жизнь.
— Многие привыкли думать, что театр кукол — это место для детей. Но работы, как Ваши, заставляют задуматься, а так ли это мнение правильно. А какими постановками Вы занимаетесь с большим интересом: с цензом 6+ или же понятными только взрослому зрителю?
— Я считаю и надеюсь, что мои спектакли понятны и интересны всем. Я часто говорю: «Мои спектакли не для всех, но для каждого». Я считаю, что возрастной ценз — это профанация.
Фото: Марат Муллыев
— Как чаще происходит — спектакли Вам заказывают или Вы предлагаете театрам свой полет фантазии?
— На сегодняшний день у меня выработался свой подход в работе с театрами. Если я получаю предложение к сотрудничеству (что, надо признаться, происходит достаточно редко), то я предлагаю театру список тем, которые меня интересуют, и театр может выбрать что-то из этого списка. Очень редко, как это произошло с Екатеринбургом, театр предлагает свою тему, а я, поразмыслив, берусь или отказываюсь. Так произошло с «Дон Кихотом».
— Как рождаются кукольные постановки, чем Вы вдохновляетесь? И есть ли темы, к которым Вы обращаетесь в своем творчестве вновь спустя годы?
— Каждая тема — это история, начиная с того, как этот материал попал в круг моих интересов, почему именно этот материал, в какой период жизни появилось то или иное название. В моем списке на сегодняшний день 12 названий — 12 глав книги моей жизни: «Пиковая дама (КвинПикS)», «Пионовый фонарь», «Собака Камень», «Мальчиш-Кибальчиш», «Цыганские сказки», «Риголетто», «Король Лир», «Моби Дик», «Балаганчик», «Волшебная флейта», «Пиноккио», «Китовое дерево (И объяли меня воды до души моей...)».
Некоторые истории ждут своего часа десятки лет, как, например, «КвинПикS», какие-то я делал несколько раз, всегда рассказывая историю по-новому или пытаясь сделать старый материал с применением новых технологий. Так было с оперой на воде 1989 года «Волшебная флейта» и пластическим шоу 91‑го года. И мне никогда не было скучно, не было повторений, усталости от материала. Хотя Моцарт, наверное, от меня уже устал.
Фото: Марат Муллыев
— Совсем недавно Вы поставили удивительную «Собаку Камень», для которой разработали уникальную технологию с крутящейся конструкцией. Часто ли в своих спектаклях приходится с нуля создавать технологии, аналогов которым в мире нет?
— В общем, это всегда проблема. Когда я прихожу в театр с новым материалом, часто все — от цехов до руководства — смотрят с недоверием: «А возможно ли это сделать? А что, так можно?» На что я отвечаю: а если мы знаем, как все легко и просто сделать, то зачем таким заниматься? Ведь «искусство» — это не от «искусственный», а от «искушения», ну, в крайнем случае, от «искусный».
После «Дон Кихота» в Екатеринбурге, когда люди немного привыкли к моей сумасшедшинке, мне предложили сделать еще спектакль, и тогда я сказал — только «Собака Камень», иначе мне неинтересно. Куража нет. А без него только борщ варить... Хотя и борщ без куража, на мой взгляд, тоже не сваришь. Тогда, после худсовета, все задумчиво разошлись, а один уважаемый мной участник сказал: «Я ничего не понял, не знаю, как ты все это сделаешь, но я верю — у тебя получится».
Фото: Марат Муллыев
— К слову, «Собака Камень» была номинирована на «Золотую маску» в 2022 году, но лауреатом не стала. Что чувствуете, когда Ваши работы не получают признания?
— Я был трижды номинантом этой премии и ни разу — лауреатом. Но это не моя забота — это проблема этой структуры и тех людей, которые там подвизаются. Хочу отметить, что у них очень низкий профессиональный уровень. Все эти критики, обозреватели, теоретики — профнепригодны. Были, по крайней мере. Сейчас что-то меняется — посмотрим, как сложится.
— Вы выступаете и художником, и режиссером ваших работ. Соглашаетесь ли работать со сторонними режиссерами?
— Стараюсь этого избегать. Мое глубокое убеждение — в театре кукол должен быть автор, а не режиссер, художник и прочее. Ведь когда появляется кукла — появляется движение, и пластика уже рождает спектакль, а не наоборот.
Последнее жестокое разочарование — работа в театре Образцова над мюзиклом «Рождественские рассказы» с молодым симпатичным режиссером в жанре мюзикла, но абсолютно профнепригодным в театре кукол. Так бывает.
Фото: Марат Муллыев
— А сейчас работаете над чем-то новым?
— Пока в процессе над комикс-оперой «КвинПикS», которую ставлю в Петрозаводске.
Фото: Виктор Плотников
— А много ли мастеру нужно для работы — стол, стул, станок? Или огромная мастерская с помощниками?
— Моя работа очень кропотливая и тихая. Она требует каждодневной сосредоточенности и концентрации внимания. Часто спектакли рождаются на столе и умирают в столе. При моей специфике работы я использую огромное количество инструментов, материалов. Долгие годы какая-нибудь особенная бумажка, или кусок ткани, или рыбья шкура, или коряга с горного озера ждут своего времени и потом превращаются в куклу или движущийся объект.
Я никогда не рисую картинки для выставки, как традиционные художники, — мне это неинтересно. Я придумываю объект, который движется, у него своя пластика и характер. А картинка или эскиз — вещь в театре кукол бессмысленная и вредная. Это объясняет мои взаимоотношения с бывшими товарищами по цеху — художниками. И моя профессия требует от меня уметь все — это и рисунок, и скульптура, и работа с деревом, металлом, электричеством, всякого рода эффектами. Поэтому у меня нет общего языка с деятелями Союза художников. Кстати, не далее как неделю назад я написал заявление и вернул свой билет в Союз. Считаю, что организация эта для меня бессмысленная и вредная, ибо отнимает мое время.
— Довольно резкая позиция по отношению к Союзу художников...
— За 25 лет нахождения в нем я так и не сумел получить мастерскую. Все годы творческого развития я жил и работал по подвалам, чердакам, в каких-то заброшенных помещениях.
Буквально позавчера я вынужден был оставить чердак, где я существовал почти 20 лет. Но в доме появились люди (как Швондер в булгаковском «Собачьем сердце»), а конкретно — дворник и группа пенсионеров и просто бдительных граждан, которые по неведомым причинам начали писать на меня доносы в разные инстанции. Наконец они написали на меня донос пожарным, а те выдали резолюцию: «Ликвидировать художника и помещение». И неважно, что жильцы дома согласны, что Плотников использует чердак над квартирой под мастерскую, ничего неважно. Донос дворника есть? Есть! — Ну и будьте любезны на выход. Прошли уже три суда: и дворник счастлив, и начальник управляющей компании тоже доволен — используя все силы юридического отдела, он таскал меня несколько лет по судам.
Развалины былой удивительной мастерской в объективе Виктора Плотникова
— Неужели эту ситуацию не пытались как-то разрешить? Мастер с мировым именем лишается мастерской, где работал не один десяток лет, — достаточно резонансная ситуация.
— У меня вот какие воспоминания есть из прошлой жизни. Если бы в советские времена принесли все просьбы и обращения деятелей культуры куда-нибудь в партком, этот вопрос быстренько был бы решен. А сейчас деятели культуры — Миша Шемякин, Слава Полунин, все челябинские известные лица (всего более сорока человек) пишут: «Оставьте художника в покое!» И что? И ничего. Потому что те, кто решает эти вопросы, и фамилий-то таких не знают. И ощущение у меня, что Челябинск медленно, но верно превращается в глухую культурную провинцию.
— У Вас всемирная известность, вы гастролировали в США, Франции, Швейцарии. При этом Вы остаетесь в Челябинске, а не переезжаете в Москву, Санкт-Петербург, тот же Екатеринбург. Что заставляет Вас оставаться здесь? Особенно если вспоминать историю с мастерской...
— Потому что жизнь продолжается. И неважно где...
