Во время Второй мировой войны нацистская Германия создала чудовищную систему из более чем десяти тысяч концентрационных лагерей, через которую, по оценкам историков, прошло не менее 18 миллионов человек. Из них 11 миллионов были уничтожены. Среди этих жертв были самые беззащитные — дети. Их детство было украдено и заменено голодом, страхом и невообразимой жестокостью. Их воспоминания — это не просто исторические факты, а живые свидетельства трагедии, которую нельзя объяснить или оправдать.
Для многих этот ад начинался внезапно, с разрушения привычного мира и самого дорогого — семьи. Война врывалась в их дома, отнимала родителей и бросала детей на произвол судьбы, где единственной опорой становились такие же растерянные братья и сестры.
«Мне уже было 4 года, началась война, мы жили в окрестностях Ленинграда, нас было четверо детей. И вот нашу маму забрали рыть окопы. Нас оставили на иждивении брата нашего, 9 лет ему было. Отца нет, матери нет. В общем, нас собрали и вывезли в Брянскую область, мы оказались у бабушки. А уже в 1943-м нас из этой деревни выгнали, сожгли ее. Сожгли все, все население. Выселили и погнали нас», — вспоминает Валентина Якушенко, бывшая узница.
После того как их дома сжигали дотла, детей вместе со взрослыми гнали в неизвестность. Путь в лагерь был первым кругом ада — изнурительный, пеший, под конвоем. Пунктом назначения становились наспех огороженные бараки, где жизнь превращалась в ежедневную борьбу за выживание. Там, за колючей проволокой, смерть была постоянной спутницей — она могла прийти от голода, болезни или случайной бомбы.
«Нас погнали пешком в город Витебск. Там был сформирован фашистами концлагерь, прямо рядом с железной дорогой. Часто наши самолеты летали, бомбили железную дорогу. Но был случай, когда одна из бомб стала падать над нашим лагерем. Это было страшно. Ждать, как она воет. Я был с мамой и сестрой. Мы закрыты были в бараке. Ну, мы думали, все, сейчас попадет бомба, и нас не останется. Когда эта бомба летела, волосы становились дыбом. Так было страшно», — вспоминает Петр Исаченков, бывший узник.
В нечеловеческих условиях лагерного быта вся тяжесть ложилась на плечи матерей, которые из последних сил пытались спасти своих детей от голода и холода. Детские воспоминания об этом времени — это не игры и сказки, а вечное чувство голода, отсутствие одежды и молчаливый подвиг их матерей, которые отдавали все, что у них было, и даже больше.
«Мать была с нами, с тремя детьми. Старшая с 1937-го года, я с 1938-го. А младшая родилась, когда война уже началась. Отца забрали на фронт. Досталось матери, конечно, не нам, а матери досталось. Мы-то только голодали, босяком ходили, одеть нечего, обуть нечего, кушать нечего», — рассказывает Нина Лосева, бывшая узница.
Для них война не закончилась в 1945-м. Она навсегда осталась в памяти холодом бараков, вкусом баланды, которую не стала бы есть собака, и вытатуированными на руке цифрами, заменившими имя. Путь в ад для многих начинался с товарных вагонов.
«Нас построили и погнали к железной дороге. Там стояли вагоны, так называемые, для скота. И вот в эти вагоны нас натолкают», — вспоминает Петр Исаченков.
Его конечной точкой стал Освенцим. Для других лагерь не имел даже стен — только холод, голод и страх под открытым небом.
«Нас пригнали туда, в Хлитню. Какой-то условный лагерь, за колючей проволокой просто. Никаких не бараков, ничего. Обнесено просто колючей проволокой, как когда телят пасут. Было холодно, голодно и страшно», — рассказывает Валентина Якушенко.
Главной целью лагерной системы было тотальное обезличивание человека.
«Приехали в концлагерь Освенцим. На левой руке выкалывали номер. То есть нас клеймили. Вот здесь у меня до сих пор 149798. И дальше называли нас только по номерам. То есть мы были как животные», — показывает Петр Исаченков предплечье.
Детей постарше, кому исполнялось 9-10 лет, часто угоняли на принудительные работы в Германию. Остальные оставались в трудовых лагерях, где каждый день был борьбой за выживание.
«Мать рассказывала, копаем, работаем, а у самой слезы капают. Вижу, подошел немец, взял тебя на руки. Ну, раз взял, думаю, плачешь, поди, пристрелил», — говорит Нина Лосева, которой в тот момент было всего три года.
Главным спутником узников был мучительный, непрекращающийся голод.
«Дали нам какую-то бурду в чашечке и кусочек хлеба. Наверное, собака бы не ела. Ну, а мы от голодания все съели. В обед давали какую-то бурду тоже. Иногда там плавали крупинки, крапива бывала», — вспоминает Петр Исаченков.
Этот голод сводил с ума. Особенно тяжело было матерям с младенцами. Как поясняет историк Вячеслав Кузнецов, это было частью системы уничтожения.
«Дети погибали только в силу того, что их плохо кормили, их совсем не лечили, и очень быстро распространялись любые болезни», — говорит он.
Выживали немногие. Тех, кто выживал, часто ждала еще более страшная участь:
«Их отбирали только для того, чтобы использовать для каких-то медицинских опытов, либо использовали их кровь для переливания немецким солдатам», — пояснил историк.
В лагерях, подобных Освенциму, человеческая жизнь не стоила ничего. Она была лишь ресурсом для чудовищных псевдонаучных исследований.
«Например, вводили уколы в сердце, чтобы проверить лекарство, брали кровь или доводили людей до такого состояния, что они могли ртом, как скот, жевать траву», — делится бывший узник Петр Исаченков.
Центральной фигурой этого конвейера смерти был доктор Йозеф Менгеле, прозванный «Ангелом смерти». Его жертвами стали десятки тысяч человек. Он подвергал женщин ударам тока, тестируя их выносливость, сшивал детей, пытаясь создать сиамских близнецов, и вводил химикаты прямо в глазные яблоки в попытках изменить их цвет. Историк Вячеслав Кузнецов поясняет, что Менгеле целенаправленно отбирал для своих опытов близнецов и беременных женщин, чтобы сравнивать воздействие ядов и новых видов операций. За свои зверства он так и не понес наказания, сумев скрыться после войны.
Нина Лосева, бывшая узница, вспоминает, что даже в лагере с «чистым воздухом» и деревянными бараками жизнь была адом.
«Над нами были надзирательницы, польки, которые раздавали пищу и следили за порядком. Если что, могли избить, ударить. А во главе барака был мужик, который ходил с палкой. Если что не так, мог заехать так, что потом несколько дней спина болела», — рассказывает она.
Но смерть подстерегала не только в застенках.
«И бомбежки были, и самолеты пролетали. У нас одна семья была, у нее трое ребятишек. Только вышла мать на крылечко, и вот снаряд упал. Дети остались, а ее убило», — говорит Нина Лосева.
Еще более страшные картины навсегда врезались в память Валентины Якушенко. Она вспоминает, как выследили и замучили её бабушку за помощь партизанам.
«Дверь когда из избы открыли — бабушка лежала. Окровавленная. Приползла», — вспоминает бывшая узница.
Надежда пришла, когда её почти не осталось.
«Передавали, что был приказ уничтожить всех, кто был в концлагере. Но наши настолько быстро наступали, что немцам было не до нас», — вспоминает бывший узник Петр Исаченков.
Он описывает момент, когда из землянки они увидели танки со звездами: узники вылезли, подошли к воротам, а там стояли красноармейцы.
Однако даже освобождение не стало концом страданий. Победа для многих была окрашена горечью потерь.
«Помню, как кончилась война, как все радовались, плясали. Но я только помню, что одна мать моя лишь сидела и плакала. Она нас обняла и говорит, что папы у вас больше нет. И вот и я теперь такая же. Хоть День Победы, хоть что, вот слезы наворачиваются на глаза», — делится Нина Лосева.
Как отмечает историк Вячеслав Кузнецов, детей в лагерях смерти часто уничтожали в первую очередь, даже не ведя учета. Десятки тысяч нацистских преступников так и не понесли наказания. Война не везде убивала детей физически, но абсолютно везде она убивала их детство.
