Благодаря Театру современного танца индустриальный город Челябинск вписан в мировую историю contemporary art. Нежный, жесткий, чувственный, глубокий пластический рисунок-сюжет Ольги Пона узнают в десятках городов России и Европы. «Театр из Челябинска вышел в европейский контекст со скоростью кометы...» — писал журнал «Балет».
Вызывающий, провокативный, не поддающийся дешифровке танец обескураживает и завораживает. Неизменно последние тридцать лет спектакли собирают аншлаги.
Спектакль «Ты есть у меня, или тебя у меня нет» (1998)
Как все начиналось? Кто придумал танцевать так, как никто не танцует? Где театр жил и репетировал 26 лет из 30? На чем держались? Почему танцоры почти не одеты? И что, в конце концов, хотел сказать автор? Мы встретились и поговорили с художественным руководителем Театра современного танца, которая знает и творила эту историю с первых дней, — Ольгой Пона.
В 16 лет я поступила на автотракторный факультет ЧПИ. Это были годы невероятного расцвета художественной самодеятельности. Все где-нибудь да участвовали. На каждом факультете играл свой вокально-инструментальный ансамбль. В «Манекен» было не попасть. Одних танцевальных коллективов было несколько. Я пришла в ансамбль народных танцев, которым тогда руководил кто-то из студентов. Танцевать я не умела, но это было неважно. Принимали по принципу: нравится — танцуй.
Через год к нам пришел Владимир Пона, который превратил коллектив народных танцев в ансамбль хореографических миниатюр. Каждая миниатюра была законченной театрально-танцевальной историей. В то время еще не было такого понятия «современный танец». Но это был именно он.
Я закончила ЧПИ и поступила на хореографическое отделение института культуры. Не пойму, почему меня приняли. Видимо, в надежде, что что-то когда-нибудь получится.
Спектакль «Ностальгия» (2005)
Мы не были театром в классическом смысле слова. Мы были труппой. Бродячей труппой.
Что значит бездомный театр? Значит, мы арендуем, к примеру, типовой спортзал на пятом этаже Теплотеха. Мы моем пол после тренировки баскетбольной команды. Стелем на него линолеум, который привезли с собой, — потому что мы танцуем босиком. Зеркала тоже привозим: выкатываем и закатываем на специальных колесиках. Они часто разбивались у нас, но без зеркал нельзя танцевать. Какой-то нехитрый скарб складываем в коробку и задвигаем в угол. Аппаратуру тоже везем с собой. Нет ни раздевалок, ни костюмерных. Полное отсутствие душевых, а иногда и туалетов — вот что, пожалуй, было самое грустное.
Костюмы? Ну что костюмы. Наше главное выразительное средство — тело. Попробуйте надеть баснословный костюм на танцора — вы ничего не увидите. Самый лучший костюм — незаметный: шорты и футболка, трусы и лифчик. То, что не отвлекает внимание. Это было нам по силам.
Каждый раз мы создавали заново жизненное пространство, чтобы репетировать. В таких условиях одновременно с нами существовали все российские труппы современного танца.
Когда есть в тебе жажда творчества, все это мелочи. Все преодолимо. Ты же не заболел, не помер. Хотели танцевать? Пожалуйста! Мы очень ценили статус муниципального театра — данную нам возможность существовать и развиваться. Не в наших правилах жаловаться.
Представьте себе идеальные репетиционные условия — и отсутствие мысли о следующем спектакле. Нет, лучше мыкаться по разным коридорам-спортзалам и испытывать организационные трудности, чем мучиться от отсутствия идей. Когда у тебя есть мысль и неистребимое желание высказаться в работе, ты делаешь и у тебя получается — это гораздо важнее, чем комфорт, чем любые идеальные условия.
Моменты отчаяния? Да это неважно.
Спектакль «Ожидание» (2002)Танцовщик должен быть парадоксален. Следовать паттернам традиционных танцевальных техник скучно. Мне неинтересен актер, если я могу предсказать его следующее движение. Непредсказуемость — вот главный принцип в любом искусстве, не только в современной хореографии.
Люди отличаются друг от друга способом мышления, поведением, характером. И движением. По тому, как человек движется, можно очень многое о нем рассказать. Технически сложное, закрученное танцевание — это показатель интеллекта.
Зритель хочет видеть умное тело. Хочет видеть, как человек думает. Мне нужно, чтобы артист двигался в 3D. Движение тела меня интересует именно как способ размышления.
Мы никогда не считали себя каким-то выдающимся коллективом. Мы просто идем своим путем.
Да, дали первый приз или не первый на крупном фестивале — ну и что? Не дали приз — неважно. Если есть круг единомышленников — а это твои танцовщики, которые верят в тебя, готовы с тобой работать, — это искупает все. Это высшая ценность и награда. Не все определяется призами.
Я сама себе самый строгий судья. Я понимаю, что на сегодняшний день не могу быть лучше, чем я есть, хотя кто-то рядом сейчас может быть круче. Ты сам знаешь цену своей работе. Мы все живые люди — с недостатками, которые очаровательны. Я не перфекционист. Танцовщик в принципе не может быть перфекционистом, у него все хаотично, неприглаженно, этюдно.
«Другая сторона реки» (2007)
Однажды меня пригласил на собеседование директор Парижского театра де ля Вилль. Это необычный, один из самых престижных театров Франции. У них нет труппы, только помещение, и они приглашают постановщиков со всех стран мира.
Меня встретил приятный человек почтенного возраста с очень внимательным взглядом.
«Я хочу вам заказать спектакль, — сказал он. — Но с условием, что пять премьерных спектаклей вы покажете у нас, в этом здании. Вот вам бюджет».
Не могу ни с чем сравнить бюджет, но мы как танцевали в трусах и лифчиках, так и танцевали. Для меня его предложение было... радостью и удивлением. На эти деньги я могла бы набрать танцовщиков из любых стран, арендовать студию в центре Европы и репетировать там. Но я предпочла сделать спектакль здесь, в Челябинске. Я взяла своих.
Придумала движущиеся декорации: утюги, которые дымились сами по себе, гладильные доски, которые катались сами по себе... «Другая сторона реки» назывался спектакль, заказанный парижским театром. После Парижа проехали с ним по многим фестивалям и городам. Мы почувствовали, что интересны публике. Поняли, что наш жанр — современный танец — развивается во многих странах, и наблюдать это очень интересно. Что мы идем своим путем, как и все танцовщики, — в интуитивном поиске, шаг за шагом.
Мне никогда не интересен сюжет. Муха полюбила комара или три поросенка убили волка — это скучно. Если нужна история, сходите на балет — там даже либретто выдадут. Или в драмтеатр — там словами все объяснят. Спектакли современного танца — не об этом.
В танце нет морали. Ни истории, ни вывода, ни морали. И никогда не будет такого, чтобы хореограф выходил на сцену и говорил: «А я хотел сказать вот это! А ты, дурак, не понял!» Современный танец — это приглашение к размышлению, к сочувствованию, к сопереживанию. Зритель сам сложит историю, если нуждается в ней.
«Что-то я ничего не понял...» «Что хотел сказать автор?..» — мы в принципе не оперируем термином «понимание». То, что происходит на сцене, действует помимо мозга. Сразу в солнечное сплетение, в печенку. Даже не можешь сформулировать, что тебя трогает, потому что истории нет. Есть только энергетика движущегося тела и его непостижимое влияние на тебя.
Иногда даже сам автор не может сформулировать, что он хотел сказать. Когда меня спрашивают: «А про что это?» Я отвечаю: «Да про мужиков!» И все моментально успокаиваются.
Танец самодостаточен. Он не создан, чтобы иллюстрировать что-то. Он не нуждается ни в сюжете, ни в музыке, ни в костюмах, ни в декорациях. Поэтому я не беру никогда классическую музыку, она будет отвлекать от танца, поэтому у меня саунд-дизайн: шумы, шорохи, шепоты, скрипы...
Любой художник идет к созданию произведения интуитивно. Любой художник является продуктом той культуры и того времени, в котором живет. Он ощущает время разумом, чувством, волей, всеми фибрами души.
Он отражает и объясняет нам нашу жизнь. Это очень важно — отрефлексировать момент, ответить на какие-то вопросы. И какие-то важные для общества явления предугадать может только художник и только через творчество. Не научный работник, не аналитик, которые оперируют прошлым опытом и известными формулами.
Государство содержит театры, чтобы осмыслить настоящее. Художники в принципе нужны обществу для рефлексии. В настоящем нет и не может быть никаких точных проверенных данных, на основе которых делаются выводы. Тут работает только интуиция художника.
В понедельник в театрах выходной, поэтому мы просили сцену по понедельникам. Мы и сейчас так делаем. Все деньги, вырученные за билеты, и тогда, и сейчас уходят на оплату аренды залов.
Спектакль «Бегущие» (2019)
В ДК завода металлоконструкций оставался только хор ветеранов «Металлочка». Когда нам предложили это помещение, мы подумали: «Почему бы нет? Пусть это будет наше место. Наш дом».
Первым делом в отремонтированный спортзал мы запустили кота. Зашли и просто ахнули. Зал на третьем этаже, большой, просторный — и из окон открывается вид на озеро Смолино. И вот у тебя ничего не клеится, обуревают сомнения, нервничаешь — ты подходишь к станку, встаешь у окна, и озеро успокаивает тебя. Как бы говорит: неважно, где ты, хоть на краю города, но здесь ты можешь делать все что хочешь! И последние четыре года нам показали, что это действительно так.
Да, это далеко, в Ленинском районе, но мы надеемся, что мы отремонтируем со временем актовый зал для выступлений и зритель постепенно найдет к нам дорогу.
Спектакль «Несинхронно» (2018)
Я никогда не знаю, будет ли успех. Иногда кажется, ты все так здорово придумал, разложил по музыке, по этюдам, по танцевальным фразам, какой ты молодец. На репетиции соединяешь... и думаешь: какой ужас! Какая банальность!
Уходишь в депрессию. Сидишь в полной апатии, думаешь: пора завязывать. Начинается тихая работа. Вдруг что-то видишь, прокручиваешь еще раз, находишь удачный момент...
Ты никогда не знаешь, что у тебя получится. Когда ты молодой, тебе не страшно. Ты не обременен авторитетом, опытом побед, удач, никто особенно от тебя ничего не ждет. Сейчас ты не можешь позволить себе повторяться и не оправдать ожиданий.
Никто из художников не может предсказать результат. Находиться в процессе всегда продуктивнее, спокойнее и глубже, чем загадывать, что будет, и ставить на результат. Процесс и есть смысл. Разочарование неизбежно, объективно. И полезно.
