…В 2016 году историю псковских школьников Кати и Дениса узнала вся страна. Эту парочку окрестили Бонни и Клайдом: ребята поссорились с родителями, заперлись в загородном доме, вооружились тем, что нашли в сейфе у Катиного отчима, и отстреливались от полицейских. Пока не начался штурм. Все это время они вели трансляцию в Periscope, вся школа следила за ней. Кульминацией стрима стало самоубийство пары.
Катя и Денис, фото vk.com/pskovskiye_bonni_klayd
Общество так и не осмыслило псковскую трагедию. В числе самых распространенных ответов на вопрос «Почему?» был такой: дети находятся под влиянием неких групп в социальных сетях, где популярна идея суицида, так что все зло — там, в интернете. Так ловко переложили на мировую сеть всю ответственность, что дальше можно не думать.
Хант пересматривал и пересматривал сохранившиеся кадры, перечитывал расшифровки, изучал свидетельства очевидцев, журналистские расследования. Тема не давала покоя, пока он не понял, что надо снимать об этом фильм. Не о конкретных запутавшихся псковских детях, которые, конечно, никакие не Бонни и не Клайд, — а в принципе о детях, которые вот-вот повзрослеют. Которые как раз вылупляются из милых ребят в гадких подростков. Про первую любовь, первый выбор, первую свободу.
И про жесткий, задеревеневший в правильных уложениях мир взрослых, с которым дети неминуемо входят в клинч.
Так начинается свобода. Кадр из фильма «Межсезонье» (kinopoisk.ru)
Александр Хант взял ходульные образы: забитый маменькин сынок, девочка-оторва, мать-одиночка, мама-которая-вышла-замуж, отчим-домострой. Нарочно типажные современные семьи — такие же узнаваемые, как парты в школе, бардак в детской, городской рынок, картошка фри в фастфуде, заборы, заборы и заборы.
Ни единой попытки что-то приукрасить или, наоборот, усугубить: режиссер, как и в своем дебютном роуд-муви «Как Витька Чеснок вез Леху Штыря в дом инвалидов», умудряется удержать честную интонацию, не сбиваясь ни на истерику, ни на пафос. Тут нет хороших подростков и плохих взрослых, в том и дело. Тут все настоящие, несчастные, одни. Всем страшно.
О фабуле фильма и реакции челябинской публики на предпремьерном показе в «Синема Парке» мы рассказывали. «Межсезонье» вызывает острую болевую реакцию старшего поколения, которое отказывается понять, чем эти дети так недовольны, что берут в руки оружие.
«Если наш фильм станет причиной для такого разговора, я буду очень рад. Это для меня самое важное и ценное», — считает режиссер.
Предлагаем вашему вниманию разговор с Александром Хантом о том,
- что не так с подростками,
- почему для съемок был выбран Екатеринбург,
- о современном кино как о большой авантюре
- и о скорой смерти кинотеатров.
Александр Хант на мастер-классе для студентов-кинематографистов в Челябинском институте культуры
— Да. Я изучал, как думают и что переживают подростки, и одновременно искал тех, кто по психотипу идеально соответствует персонажам. Мне нужен был именно такой робкий, зашуганный мамой мальчик и именно такая девочка, которая может легко творить что хочет. И я их нашел. Из 11 тысяч ребят, что прислали анкеты, 230 человек я попросил записать видеоинтервью. Тридцать пригласил на пробы. И выбрал двоих.
— Но девочку Сашу в результате играла другая актриса.
— Даже не актриса, а мой кастинг-директор Женя Виноградова. На актерском тренинге, еще до начала съемок, я вдруг увидел, что она идеально подходит на роль. Неважно, что она чуть старше (Жене был 21 год). Я не ошибся. Девочке, которую мы утвердили на Сашу, пришлось отказать, и это был, конечно, сложный разговор: она настолько возмутилась, что вылила на меня чашку кофе, убежала, и мы с родителями полночи переживали, где она.
— Что вас больше всего зацепило в анкетах и видео?
— Подростки могут страшно не любить себя. Ненавидеть себя и весь мир. Быть вечно недовольными, раздраженными. И им не с кем это обсудить. Подросток — это человек, который вдруг стал относиться к себе по-другому. К себе, к этому миру. Ты ни черта не понимаешь. Все кажется неправильным, все не так! Какой подросток не хочет перевернуть мир? Совершить революцию?
— Тем более в мире все так по-дурацки устроено.
— Да. А он знает, как надо. Только он и знает. Это очень важное переживание, которое неизбежно проходит человек. Он начинает с этим миром разбираться. А главное — он никогда не говорит об этом с родителями. Родители понятия не имеют, что у ребенка на душе, отчего он так замкнут, зол, агрессивен, что с ним вообще происходит в момент взросления.
Сто процентов ребят, ответивших на мои вопросы, никогда не были с родителями откровенны. Они были уверены, что их не поймут. Вот в чем, на мой взгляд, причина таких… страшных финалов. Им не с кем поговорить. Проще все бросить и убежать.
Игорь Иванов, исполнитель роли Дани, рассказывал,
что на подготовительном этапе должен был кричать в голос в переполненном метро
— Так получается, да. Шаг на свободу — это всегда шаг в неизвестность.
— Им не страшно?
— Им очень страшно.
Эту записку Александр Хант оставил на память студентам кафедры кинорежиссуры ЧГИКа
— Мы пошли за субсидией в Фонд кино с Рубеном Дишдишяном (основатель компании «Централ Партнершип». — Ред.). Честно признаться, мы рассчитывали на поддержку в категории «Авторское и экспериментальное кино». Мы, точнее, не мы, а Рубен был уверен на 99,9 процента, что мы получим субсидию. Но нет: ее отдали фильму «Гардемарины-5». Вот что такое по-настоящему авторское, экспериментальное кино, чтобы вы понимали.
Мы запустили краудфандинг на «Планете». История крайне хлопотная, хоть и способствует продвижению. Мы насобирали деньги на подготовительный период. И поехали в Екатеринбург.
— Почему сюда?
— Это красивая история: мы с Наташей (Наталья Макарова, оператор «Межсезонья» и супруга Александра Ханта. — Ред.) искали современную Россию. Вот такую, как она есть. Мы начали искать фотографов, снимающих улицу. Так нашли работы Кости Тишше и просто влюбились в его реальность. Оказалось, он снимает Екатеринбург и Свердловскую область. Так мы оказались в ваших краях. Познакомились с Костей, посмотрели окрестности. Поняли, что нашли то, что искали.
Мы выбрали Екатеринбург не потому, что это какая-то уникальная красота, а как раз потому, что здесь — как везде. Здесь Россия. Мы снимали и в Челябинской области, в Карабаше, эти кадры вошли в фильм.
Александр Хант в Карабаше, момент съемок (из архива Александра Ханта)
— Да, денег нам не дали. «Отправляемся в неизвестность», — сказал я группе. Максим Добромыслов, наш невероятный генеральный продюсер, тянул на себе всю финансовую историю. Он до сих пор всем должен. Как и я, впрочем. Вся группа работала бесплатно. Я очень хотел снять этот фильм.
Это был интересный опыт. Когда у вас нет денег и есть желание снимать — вы максимально свободны. Когда у вас есть деньги, вы попадаете в зависимость от тех, кто их дает. «Чеснока» мы снимали на 25 миллионов рублей от Минкульта. Я должен был думать, как втиснуться в смены, в смету, где на чем сэкономить, чьи ставки урезать… Когда мы снимали «Межсезонье», все работали бесплатно. На «Чесноке» была 21 смена, а «Межсезонье» мы снимали полгода! И не оттого, что так хотели, — так складывалась жизнь. Не получалось, переснимали, опять переснимали — что-то с нами происходило, мы так жили.
У нас было ощущение абсолютной свободы. Не было денег и не было рамок.
— Но это авантюра?
— Конечно, авантюра, которая принадлежит мне и продюсеру. Но… Я говорил ребятам-студентам из вашего института культуры: это очень важно — чувствовать свободу, которая позволит отправиться в неизвестность, пойти в этот риск. Сделать так, как никто до тебя. Только так рождается настоящее. Это очень сложно, я знаю по себе. Как будто вокруг агрессивная среда, все против.
«Межсезонье» меня научило, что ты проходишь любую, даже самую тупиковую ситуацию и она тебя выводит новой дорогой. Мы снимали в Екатеринбурге, и нам город здорово помог! Не представляю, как мы бы иначе вывезли… В Москве и Питере даже представить такое невозможно — где-то что-то снять бесплатно.
— Вы оставили студентам записку, чтобы ничего не боялись. А чего боитесь вы?
— Кто-то сказал хорошую фразу: я боюсь бояться. Вот я себе часто ее повторяю в последнее время.
— Я могу ответить. Зритель прав, когда говорит: «Зачем мне это? Я вижу из окна ту же картинку». Но в этом и состоит наша режиссерская работа — мы должны найти способ вытащить эту реальность на экран. Вытащить так, чтобы зритель сказал: «Ого, так я не видел. Я понял, что это обо мне, — но так мне не показывали». Я не верю в скорую смерть кинотеатров.
— Зритель хочет смотреть кино, которое про него?
— Конечно. Любой человек хочет, чтобы кино было о нем. О его состояниях. Он должен сопереживать, сочувствовать, понимать проблематику героя как свою.
— Судя по волнению зала и по бурному обсуждению фильма, «Межсезонье» — та самая история.
— Я рад, если фильм вызывает такую реакцию. Это было, пожалуй, моей главной задачей.
«Очень клево показана духота, духота взрослых, которые не дают дорогу ничему новому. Весь фильм — буквальное межсезонье: непонятно, весна это или осень. А потом оказывается, что зима», — написала Лиза А., одна из зрительниц
— Рецепт в том, что рецепта нет. Надо не забывать себя в этом возрасте. И понимать, что надо слушать детей. Слышать. Поддерживать. Вселить веру в себя. Чтобы ребенок знал, что он самый лучший и талантливый на свете. Что он прав. Что в любой ситуации родители на его стороне. Взрослые просто разучились (или никогда не умели) разговаривать с детьми искренне и откровенно.
Мало кто из родителей может сесть и рассказать ребенку, что на самом деле с ним, со взрослым, происходит сейчас, как ему, взрослому, плохо, страшно, непонятно… Взрослый всегда одет в маску правоты, очень боится ее потерять. А вот такая искренность, я думаю, первый и очень важный шаг к доверию.
Фильм «Межсезонье» за неделю набрал по России почти 8 миллионов рублей и, по данным сервиса ekinobilet.fond-kino.ru, занимает 11-е место в прокате. Авторы подумывают сделать сериал по материалам фильма, так как треть отснятого материала в картину не вошла.
