В Челябинске 27 мая состоялась «Библионочь» — Всероссийский праздник, когда библиотеки устраивают необычные события для читателей, открывают фонды, выставочные пространства и зовут интересных гостей.

В Публичке фронтменом был писатель и креативный продюсер Андрей Геласимов — автор несколько романов-бестселлеров, сценарист, автор идеи сериала «Нулевой пациент».

Он провел творческую встречу, подарил несколько новых книг. А потом, уже ближе к ночи, ответил на несколько вопросов для «Первого областного» — о том, как трудно было найти историю «Нулевого пациента», в чем будущее библиотек, почему лучше не читать Ницше раньше 30 лет и зачем был написан последний нон-фикшн «Кодекс гражданина Треушникова».

Но началось все с «Библионочи», которая писателя буквально покорила.

— Я на таких событиях раньше не бывал, и мне очень понравилось. Очень уютная и домашняя атмосфера. Будто мы в каком-то XIX веке съехались в какой-то губернский город к какому-то помещику и все по углам занимаются своими прекрасными делами: дети бегают, кто-то поет, дамы в нарядах. Это чудесно. Вечеринка удалась. Не ожидал, что библиотеки могут так выступить.

— А вообще библиотеки как формат — это современно? Монтируется с ритмом жизни?

— Я думаю, что библиотека не утратит своих позиций, не лишится притяжения. И это распространяется не только на российские библиотеки. Очень много видел французских библиотек, испанских, американских. Они отличались раньше, отличаются и сейчас: в Париже люди приходят в библиотеку, чтобы пообщаться и выпить кофе. Туда ходят бомжи, чтобы посидеть в интернете и побывать в обществе приличных людей. Этим клошарам кажется, что они тоже становятся приличными. Французы мне жаловались на это, говорили, что пахнет. А выгнать нельзя.

— В России зачем человеку идти в библиотеку? Wi-fi есть не везде, а книги можно в сети найти.

— В библиотеке есть специалисты, которые могут дать навигацию. Это очень важная вещь, не каждый человек может сформулировать адекватный запрос. Знаете, как говорят: каждому возрасту своя книга. Вот я бы не советовал читать Ницше до 30 лет, а лучше даже до 40.

— Погодите, в университетах Ницше в программу включен.

— Вот именно. А если до этого люди не читали Достоевского и Евангелие, то Ницше читать просто опасно. Он пишет: «Идешь к женщине — возьми с собой кнут». Что это? Это соблазн для неокрепшего ума.

— Запретят теперь Ницше.

— Да и пусть, не скажу, что мы прямо много потеряем. Хотя нет. В свое время меня просто перевернула его докторская диссертация «Рождение трагедии из духа музыки». Я прочитал ее, когда мне было 23 года. Ницше изучал роль хора в античном театре. Потрясающе тонкая научная работа. Он там мне много кодов открыл, как читать античность и современность.

— Вернемся к библиотекам.

— Давайте выскажу пророчество. Думаю, библиотеки будут как балет — прерогатива избранных. Знатоков, которые очень-очень в этом разбираются. Вот как в балете. Мейнстрим вроде сериальных книг и жанровой литературы останется за электронными носителями, а в библиотеки будут ходить эстеты. В каждом обществе должны быть эстеты и снобы, чтобы говорить «А вот знаете, Светлана Захарова танцует „Жизель“ лучше Дианы Вишневой и вот почему».

— А детские библиотеки? Есть же это расхожее «дети не читают».

— Простите, но дети не читают только потому, что у них нет примера перед глазами. Если ребенок видит, что на столе лежит, например, «Анна Каренина» и мама периодически листает страницы, где-то вдруг плачет, разумеется, он заинтересуется и с удовольствием возьмет в руки иллюстрированного «Волшебника Изумрудного города». А когда родители в смартфонах... ут и обсуждать нечего.

«Я очень люблю бывать в книжных. Не могу удержаться, чтобы не пролистать несколько страниц чьей-то новой книги. Меня даже из магазинов начали выгонять (смеется). Я обычно захожу, волнуюсь, предвкушаю, у меня даже ладошки потеют: „М-м-м, вкусняшки!“»

— Как вы придумали «Нулевого пациента»?

— Ко мне обратился генеральный продюсер кинокомпании «Среды» Иван Самохвалов и попросил дать ему материал, похожий на американский «Чернобыль». Я обратился к сыну Роме за помощью в поисках идеи. Задачу сформулировал так: мне нужен потенциальный фильм-катастрофа с плотной социальной тематикой и по конструкции чтобы было похоже на сериал «Утреннее шоу»: все в одной лодке, есть общий страшный секрет, и его никому не выгодно разглашать. А люди при этом страдают.

— «Утреннее шоу» —обществу в моменте.

— Именно! И буквально через пару дней Рома приходит и говорит: знаешь, в 1988 году в Элисте произошла вспышка ВИЧ, и самое главное — все долго молчали. Я сразу понял — это то, что нужно.

— Вы числитесь автором идеи сериала.

— Да, планировалось, что я буду еще и креативным продюсером, даже шоу-раннером. Но времени не хватило, был занят другими проектами. Впрочем, не вижу в этом какой-то неудачи, над придуманной мной и Ромой вселенной работали профессионалы. Сценарист Олег Маловичко написал гениальные диалоги.

— А как снял Стычкин!

— Удивительно, актер — и вдруг такая прекрасная режиссура, я был поражен! Тем более, это его первый фильм. Буквально месяц назад сериал получил премию Ассоциации продюсеров России. Это сейчас самая престижная премия, она закрытая, проходит внутри индустрии, так сказать. Это явление называется «гамбургский счет», когда твои заслуги признаются не зрителями, а коллегами-профессионалами. Большой успех!

— Кого бы вы рекомендовали из современных писателей?

— Я бы обязательно назвал Чехова.

— Очень современный писатель.

— Не смейтесь, действительно, современный, я не вижу в нем ничего архаичного. Человек смоделировал весь XX век в своих пьесах, все культурные модели прописал. Какой там Камю или Сартр, какие экзистенциалисты. Антон Павлович неспроста самый инсценируемый драматург по всему миру. Почему? Это истории всего XX века: расколотые семейства, разбитые смыслы, утраченные ориентиры, утраченный божественный эликсир.

— Хорошо, Чехов. Давайте еще двоих.

— Еще Шекспир современный. Если хотите понять, что происходит в политике, — читайте Шекспира. В «Леди Макбет» все расписано, еще и в такой мощной художественной форме с потрясающими метафорами: «...Я ранен в мозг, распалась связь времен». Кого третьего назвать? О, Платон. Если боитесь смерти, открывайте «Апологию Сократа». Платон доказывает, что смерть как феномен отсутствует. Я прочитал, осознал и теперь не боюсь смерти. Не призываю ее, не поощряю, но она меня не парит. Самолет не может зайти на посадку, в салоне паника, а я сижу, кино смотрю.

— Так это фатализм.

— Нет, это глубокая любовь к жизни. Я ее поблагодарю и готов. Придет мой час, и я «смерти да не убоюсь».

— Когда, по-вашему, будут написаны книги о том, что происходит сейчас с Россией?

— Может быть, никогда. Кто знает, может, через пять лет произойдет такое, что минувший год в России станет лишь крошечным конфликтом, предысторией. Вспомните, без малого 30 лет вели военные действия Англия и Ирландия в Северном Ольстере. И кто об этом сейчас пишет, кто помнит? 

— То есть нам нужно чуть подвинуться во времени, чтобы осознать?

— Тема тут в другом совсем: что за пружина привела все в действие, кто решает вопросы, кому выгодно, какова мотивация? И об этом тоже есть у Шекспира.

— Как вы относитесь к разговорам о гражданской позиции писателя?

— Есть люди, находящиеся в эстетической позиции, есть в политической, а есть те, кто просто занимается своей профессией. Для меня гражданская позиция важна, но не в той степени, как, скажем, для Захара Прилепина. Он уже стал игроком в этой истории. Впрочем, и Толстой был игроком, реально воевал в Севастополе, но это не помещало ему написать объективно потрясающие «Севастопольские рассказы». И Лермонтов воевал и писал о Кавказе.

— А вы какую позицию занимаете?

— Я не дистанцируюсь. Я за Отечество, за родину буду до конца. В радикалах меня пугает, что возникают ноты ненависти. Мне кажется, что великие подвиги за Отечества совершаются из любви, из благородства, чувства долга. Вспомните историю «Варяга». Абсолютно иррациональный поступок. Казалось бы — отдайте корабль, уйдите. Но они давали присягу, и вопросом чести было выйти под поднятым флагом на смерть. «Безумству храбрых поем мы песню», это геройство.

— Ваша последняя книга, нон-фикшн «Кодекс гражданина Треушникова», — она очень необычная. Тоже о героях?

— У меня очень рано умер отец. Я хотел поговорить с ним о том, что произошло со страной в послевоенные годы, в оттепель. Не успел. У меня было очень много вопросов, а задать некому. И тут я оказался в гостях у своего друга, и за столом был его отец, Михаил Треушников, профессор МГУ. И я, ничтоже сумняшеся, задал ему вопрос: «Помните первые послевоенные годы? Расскажите, что ели, например?» А он, волжанин, с характерным говором начал рассказывать, как мяли лен, как оставался после выжимки масла жмых черными сухариками-комочками, с каким наслаждением эти сухарики ели. И тут я понял, что передо мной — герой новой книги. Потому что он свидетель времени, о котором мы уже почти ничего не знаем. 

Потом я начал искать других свидетелей эпохи — людей в возрасте за 70—80 лет. Они рассказывали, как ходили на танцы, как одевались, как приезжали из маленьких городков в Москву и из маленьких должностей, из студентов вырастали в важных людей — судей, ученых, профессоров. Я задавал им простые вопросы, чтобы больше узнать о жизни. Очень полюбил этих стариков.

— Зачем вы собирали их истории?

—Мы вот с вами уже вспоминали Шекспира, когда «распалась связь времен». Так вот наша с вами задача — чтобы эта связь не распадалась. Чтобы, как говорил Станиславский, всегда была «петелька-крючочек», чтобы история связывалась. Это, кстати, главный секрет хорошей и плохой книги. Плохая книга — как схема метро, где станция «Таганская» идет за «Пролетарской» не потому, что есть связь, а потому что так внезапно случилось. А хорошая книга — где каждое событие логически вытекает из предыдущего. И интервью людей в книге «Кодекс гражданина Треушникова» связаны, в первую очередь, временем.

— Что главное они вам сказали?

— Что они не боятся. Мы вот перетрусили. Когда начались все эти события недавние, я прямо испугался — за себя, за внуков, за страну. Подумал, что устал попадать в эти цейтноты, еще с 1990-х, еще с Афганистана. А старики не боятся, я увидел силу духа. И к своим 57 годам понял, что нет ничего важнее силы духа.

— Это бесстрашие?

— Да. Страхи парализуют. Как только ты испугался — жизнь тебя сломала.

— А сейчас нас эпоха ломает, что делать будете?

— Скажу *&%^!.. (показывает средний палец).

Беседовала Лана Литвер, записала Катя Волкова.